Когорта - Страница 81

Конечная станция, оживленная только в летние дни, теперь, этим зимним утром, была совершенно пуста. Никто не обратил внимания на Николая, разве что заспанная кассирша бросила беглый взгляд, приняв его за чудака-туриста. Лунин долго возился с креплениями, наконец, удовлетворенно вздохнув, оттолкнулся палками и не спеша двинулся по лесной просеке.

Поначалу идти было трудно, ночью выпал снег, и узкие лыжи тонули в белой целине. Но постепенно Келюс приспособился и пошел быстрым шагом, вспомнив полузабытые навыки воскресных лыжных походов. Ему совсем не было холодно, хотя мороз стоял немалый, даже ветви деревьев негромко потрескивали, будто жалуясь на стужу. Николай, сняв рукавицу, взял в руку горсть снега. Ладонь ничего не почувствовала, словно поднял с земли комок белой ваты…

Он бросил комок снега, натянул рукавицу, хотя в этом не было ни малейшей нужды, и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Лунин обернулся – утренний лес был пуст, даже птицы исчезли, прячась от мороза. Келюс удивленно пожал плечами – и вдруг услыхал Голос. Николай сразу узнал его, только в далекую уже летнюю ночь слова доносились откуда-то из темноты, теперь же Голос звучал прямо в его сознании.

– Теперь ты такой же, как твои враги, твой Знак на груди мертв…

– Не такой, – беззвучно ответил Келюс, понимая, что его услышат и так. – И вообще, невежливо влезать в чужие мысли…

– Я здесь хозяин. Когда-то без моей воли сюда не могли заходить ни звери, ни люди, ни дхары… Я помог тебе в ту ночь…

– Ну спасибо!

Келюс вновь оглянулся, но вокруг было так же пусто, только вдали, над деревьями, бесшумно промелькнула большая черная птица.

– Хоть представьтесь, а то неудобно.

– Тебе, забывшему веру отцов и предания прадедов, мое имя ничего уже не скажет. У людей я носил имя Ирий. Прощай!..

– Ирий…

Странное имя ни о чем не говорило. По-гречески «Ирий» означало «мир», но боги Эллады никогда не почитались в северных лесах.

Дорога оказалась неожиданно длинной, и Келюс уже начал опасаться, что перепутал тропинку, когда внезапно лес расступился, и он вышел на поляну. Все было точно так, как он видел во сне: ровный, ничем не порушенный снег, изба с легким дымком над трубой – и никого вокруг.

Уже с края поляны было заметно, что старый дом приведен в порядок. Чьи-то руки починили крыльцо, ровно висела дверь, окна поблескивали стеклами. Правда, подойдя ближе, Лунин с удивлением понял, что в рамы вставлено не стекло, а что-то другое – почти не прозрачное, с тонкими белыми прожилками. Уже у самого дома он сообразил: слюда! Тот, кто сделал это, явно был поклонником старины.

Николай прислонил лыжи к крыльцу, подумав о том, что скажет хозяевам. В доме кто-то жил, и появление непрошеного гостя следовало как-то объяснить. В конце концов, решив представиться заблудившимся туристом, Келюс легко взбежал на крыльцо и в нерешительности остановился у двери, заметив, что снег у входа не тронут. Тот, кто жил здесь, не покидал дом с прошлой ночи. Николай постучал, подождал минуту, а затем легко нажал на ручку. Дверь отворилась сразу, даже не заскрипев – петли оказались смазаны. Николай громко окликнул хозяев, вошел внутрь и удивленно остановился. Здесь все осталось почти таким, как в то утро, когда он уезжал в Столицу. Даже еловые ветки, на которых он лежал, оказались на месте, но Лунин понял, что какие-то перемены все-таки произошли. Пол был подметен, у горящей печи аккуратно высилась поленница сухих дров, но изменилось еще что-то… Николай взглянул в красный угол и понял. В прошлый раз там было пусто, только неровные светлые пятна обозначали место давно унесенных икон. Теперь на их месте висела новая икона – большая, сияющая позолотой, странно смотрящаяся здесь, в убогой избе.

Келюс еще раз окликнул неведомо куда исчезнувших постояльцев, положил сумку на пол и подошел к иконе. Бросив на нее беглый взгляд, он удивился и всмотрелся внимательнее. Вначале показалось, что это современная работа, грубо копирующая давних мастеров, но вскоре Лунин понял, что икона старая, лишь краски отчего-то блестели так, словно положены вчера. Неведомый мастер явно знал какой-то секрет.

Николай мало понимал в иконописи, но сразу сообразил, кто изображен здесь – Сергий Радонежский, о подвигах которого он рассказывал как-то молодому послушнику. Да, это был Сергий, но композиция сразу же удивила. Святой был не один, его окружало множество фигур, мужских и женских: монахи и миряне, люди в сверкающих доспехах и мужицких рубахах. Николай никогда не видел прежде подобного и теперь, не имея другого занятия, принялся с интересом изучать икону.

Неведомый мастер разделил пространство надвое. В верхнем ряду стояли люди в светлых одеждах, их лики были суровы и просветленны, как будто они уже вознеслись над этим миром. Ниже стояли другие, их было значительно больше, весь их вид говорил о решимости и непреклонности, словно им предстоял тяжелый бой. Высокая фигура святого в темном монашеском плаще поверх светлой рубахи со свитком в левой руке и с благословляющей правой соединяла оба ряда. Лунин понял, что прав в своей догадке – те, кто был наверху, уже выполнили свой земной долг, но стоящие внизу шли им на смену.

Темные очки мешали, Лунин сунул их в карман куртки и всмотрелся. Лицо Сергия казалось суровым и надмирным, словно великий заступник Руси гневался на своих неразумных потомков. Сергий, основатель Троицкой Лавры, отрок Варфоломей, сын ростовского боярина Кирилла, переселенного в Радонеж волею Ивана Калиты…

И вдруг Келюс понял, что темные очки подвели его. Лицо Сергия не было гневным. Серые, близко посаженные глаза смотрели с чуть заметной знакомой улыбкой, благословляющие персты правой руки, казалось, готовы дрогнуть, а губы – шевельнуться, произнося такое знакомое: «Не бойся, воин Николай!» Варфоломей Кириллович глядел на него, и Келюсу показалось, что на святом уже не монашеская риза, а обыкновенный светлый плащ, и за ним не золотое сияние, а грубо окрашенная стена Белого дома… Николай, боясь вздохнуть, осторожно перевел взгляд вправо, где плечом к плечу стоял сонм почивших праведников. Лики стали оживать под его взглядом, и Келюс понял, что узнает их всех.